Иногда у нас в траншеях играл патефон. И вся
рота слушала музыку благодаря усилителю. И даже гитлеровцам кое-что
доносилось из наших мелодий. Мы особенно любили песню «Выходила на берег
Катюша». И гитлеровцам чрезвычайно нравилась эта пластинка. Они всякий
раз аплодировали. И даже иной раз подпевали своими сиплыми голосами. И
вот однажды слышим голос по их репродуктору: — Эй, русс, поставьте
«Катюшу». Давно не ставили, скучаем... Услышав это, мы стали смеяться.
Принесли патефон. И поставили «Катюшу». Мы три раза ставили эту
пластинку. Но им всё было мало. Они хлопали в ладоши и кричали: «Ещё».
Мы поставили в четвёртый раз. Но тут один из наших бойцов говорит: — А
ведь мы, ребята, не дело делаем. Мы этим создаём благодушное настроение у
себя. И веселим фашистов, которые сжигают наши сёла и города и убивают
наших братьев, жён и детей. И тогда мы поняли нашу оплошность. Сняли к
чёрту эту пластинку. И больше её не ставили. А через несколько дней
прибыла на фронт наша уважаемая пушка под названием тоже «Катюша». И уж
она заставила гитлеровцев позабыть все другие мотивы.
* * *
Наша славная
артиллерия била по противнику без перерыва. Три дня била так, что у них
земля горела. На рассвете 4 сентября мы пошли в атаку. Прорвали их
оборону и продвинулись вглубь на шесть километров. Между прочим, всех
удивило одно обстоятельство. Ни раненых, ни убитых мы здесь не нашли.
Только за деревней красовалась одна могилка. Свеженькая, аккуратненькая
могилка. Берёзовый крест. На кресте немецкая каска. И под ней надпись:
«Ганс Федр — 1 сентября 1942 г.». Стали мы над артиллеристами
подшучивать. Дескать, слабо стреляли, уважаемые. Мазали. Только лишь
одного фрица на небеса отправили. Артиллеристы говорят: — Мы и сами
поражаемся — почему у них нет потерь. Между прочим, командир той
батареи, которая била по этим местам, лично обошёл весь район, но, кроме
одной этой могилки, он ничего не нашёл. И тогда он подошёл к этой
могилке, задумался и вдруг говорит: — Беру на себя ответственность.
Приказываю разрыть эту могилу, чтоб посмотреть, что там такое. Разрыли
эту могилу. Видим — под одним этим крестом навалено множество трупов.
Командир батареи говорит: — Оказывается, и в этих своих божественных
делах фашисты занимаются враньём. Они создают видимость отсутствия
потерь. Так и запишем.
* * *
Захватили мы в плен группу немецких солдат.
Глядим — что такое: один среди них исключительно похож на Гитлера.
Такие же у него усики. Причёска на лоб спустилась. И такое же
бессмысленное выражение лица. Бойцы говорят: — Чёрт возьми, может, мы
самого Гитлера, словили? Вот будет исторический номер. Повели пленных в
штаб. Видим, и «Гитлер» идёт своей мелкой походкой, не сопротивляется.
Командир полка тоже удивился, что перед ним стоит такой экземпляр.
Спрашивает его: — Кто вы такой? Что за птица? Тот говорит: — Да нет, я
не Гитлер. Я ефрейтор шестого гренадёрского полка. Командир полка
спрашивает: — А что, вы нарочно так загримировались или это ваша
природная наружность? Похожий на Гитлера говорит: — Нет, сама природа не
даёт такого сходства. Я два года добивался этого. И добился того, что
господа офицеры вздрагивали при виде меня. И сам начальник дивизии
попятился и хотел побежать, когда меня встретил. Но ему разъяснили, что
это я и зачем мне это нужно. Он сначала категорически запретил мне это
сходство, но потом разрешил и только не велел мне на глаза показываться. Командир полка спрашивает пленного ефрейтора: — А зачем вам
понадобилось играть под Гитлера? Какая вам от этого польза? Пленный
говорит: — Польза огромная. Все солдаты боялись меня как огня. Они
страшились, когда я появлялся перед ними в своём историческом облике. И в
силу этого они беспрекословно выполняли все мои приказания. Помимо
того, и господа офицеры считались со мной, мягко беседовали и
награждали... Похожий на Гитлера хотел ещё о чём-то поговорить, но
командир крикнул: — Уведите от меня это историческое чучело. Оно мне на
нервы действует. Мы увели похожего на Гитлера во двор. А там стояли
другие пленные. Они стояли кучкой и о чём-то между собой беседовали.
Похожий на Гитлера закричал на них и велел им построиться. Но они не
послушались его и засмеялись. А один из пленных подошёл к ефрейтору,
хлопнул его по затылку и сказал: — Капут тебе, Гитлер. Похожий на
Гитлера хотел рассердиться и даже сделал свирепое лицо. Но потом махнул
рукой, встал у забора и принялся жевать хлеб, который он достал из
своего кармана.
* * *
Стоим у моста и вдруг видим — два красноармейца
идут. Окликнули их. Спросили что полагается. Они ответили. И мы
отпустили их. Но старший сержант Анисимов снова окликнул этих
красноармейцев. И велел им показать документы. Осмотрел их документы.
Всё оказалось в порядке. Отпустил их. Отпустил, а сам смотрит им вслед.
Мы спрашиваем его: — В чём дело, товарищ Анисимов? Что заставляет вас
проявлять такую высокую бдительность в отношении этих двух бойцов? Анисимов говорит: — Понимаете, какая запятая. Ведь с пятнадцатого числа
вся наша армия имеет зимнее обмундирование, а эти, глядите, идут, как
цуцики, в летних шинельках и в сапогах. Один из бойцов говорит: —
Товарищ Анисимов, а может, это действительно фашистская агентура,
закинутая в наш тыл? Анисимов говорит: — В точности не могу вам ответить
на этот вопрос, но знаю, что тёплые вещи — это самое узкое место у
гитлеровцев. И вот старший сержант Анисимов смотрит на этих двух
удаляющихся красноармейцев и сам нервно барабанит пальцами по своему
ремню. Потом говорит нам: — Конечно, для своих агентов они достали бы
пару наших полушубков. Дело не в этом. А дело в том, что именно в этом
вопросе они могли иметь недоглядку. И это позволяет мне сделать
соответствующие выводы. И, сказав так, сержант Анисимов крикнул двум
красноармейцам, которые удалились уже на двести шагов: — Остановитесь.
Стой! И вдруг мы видим, что эти два, кому крикнули,— побежали. И тогда
мы одного ранили, а другого поймали. И всё оказалось так, как подумал
Анисимов. В приказе по нашей части Анисимов получил благодарность за
проявленную бдительность и смекалку.
