Венчание кончилось, раввин опустился в кресло, потом он вышел изкомнаты и увидел столы, поставленные во всю длину двора. Их было так много, что они высовывали свой хвост за ворота на Госпитальную улицу. Перекрытые бархатом столы вились по двору, как змеи, которым на брюхоналожили заплаты всех цветов, и они пели густыми голосами - заплаты из оранжевого и красного бархата. Квартиры были превращены в кухни. Сквозь закопченные двери било тучноепламя, пьяное и пухлое пламя. В его дымных лучах пеклись старушечьи лица, бабьи тряские подбородки, замусоленные груди. Пот, розовый, как кровь, розовый, как пена бешеной собаки, обтекал эти груды разросшегося, сладковоняющего человечьего мяса. Три кухарки, не считая судомоек, готовили свадебный ужин, и над ними царила восьмидесятилетняя Рейзл, традиционная, как свиток торы, крохотная и горбатая. Перед ужином во двор затесался молодой человек, неизвестный гостям. Онспросил Беню Крика. Он отвел Беню Крика в сторону. - Слушайте, Король, - сказал молодой человек, - я имею вам сказать паруслов. Меня послала тетя Хана с Костецкой... - Ну, хорошо, - ответил Беня Крик, по прозвищу Король, - что это запара слов? - В участок вчера приехал новый пристав, велела вам сказать тетяХана... - Я знал об этом позавчера, - ответил Беня Крик. - Дальше. - Пристав собрал участок и оказал участку речь... - Новая метла чисто метет, - ответил Беня Крик. - Он хочет облаву.Дальше... - А когда будет облава, вы знаете. Король? - Она будет завтра. - Король, она будет сегодня. - Кто сказал тебе это, мальчик? - Это сказала тетя Хана. Вы знаете тетю Хану? - Я знаю тетю Хану. Дальше. - ...Пристав собрал участок и сказал им речь. "Мы должны задушить БенюКрика, - сказал он, - потому что там, где есть государь император, там нет короля. Сегодня, когда Крик выдает замуж сестру и все они будут там,сегодня нужно сделать облаву..." - Дальше. - ...Тогда шпики начали бояться. Они сказали: если мы сделаем сегодняоблаву, когда у него праздник, так Беня рассерчает, и уйдет много крови. Так пристав сказал - самолюбие мне дороже... - Ну, иди, - ответил Король. - Что сказать тете Хане за облаву. - Скажи: Беня знает за облаву. И он ушел, этот молодой человек. За ним последовали человека три изБениных друзей. Они сказали, что вернутся через полчаса. И они вернулись через полчаса. Вот и все. За стол садились не по старшинству. Глупая старость жалка не менее, чемтрусливая юность. И не по богатству. Подкладка тяжелого кошелька сшита из слез. За столом на первом месте сидели жених с невестой. Это их день. Навтором месте сидел Сендер Эйхбаум, тесть Короля. Это его право. ИсториюСендера Эйхбаума следует знать, потому что это не простая история. Как сделался Беня Крик, налетчик и король налетчиков, зятем Эйхбаума? Как сделался он зятем человека, у которого было шестьдесят дойных коровбез одной? Тут все дело в налете. Всего год тому назад Беня написалЭйхбауму письмо. "Мосье Эйхбаум, - написал он, - положите, прошу вас, завтра утром под ворота на Софийевскую, 17, - двадцать тысяч рублей. Если вы этого не сделаете, так вас ждет такое, что это не слыхано, и вся Одесса будет о вас говорить. С почтением Беня Король". Три письма, одно яснее другого, остались без ответа. Тогда Беня принялмеры. Они пришли ночью - девять человек с длинными палками в руках. Палки были обмотаны просмоленной паклей. Девять пылающих звезд зажглись на скотном дворе Эйхбаума. Беня отбил замки у сарая и стал выводить коров поодной. Их ждал парень с ножом. Он опрокидывал корову с одного удара ипогружал нож в коровье сердце. На земле, залитой кровью, расцвели факелы, как огненные розы, и загремели выстрелы. Выстрелами Беня отгонял работниц,сбежавшихся к коровнику. И вслед за ним и другие налетчики стали стрелятьв воздух, потому что если не стрелять в воздух, то можно убить человека. Ивот, когда шестая корова с предсмертным мычанием упала к ногам Короля, -тогда во двор в одних кальсонах выбежал Эйхбаум и спросил: - Что с этого будет, Беня? - Если у меня не будет денег - у вас не будет коров, мосье Эйхбаум. Этодважды два. - Зайди в помещение, Беня. И в помещении они договорились. Зарезанные коровы были поделены имипополам. Эйхбауму была гарантирована неприкосновенность и выдано в том удостоверение с печатью. Но чудо пришло позже. Во время налета, в ту грозную ночь, когда мычали подкалываемые коровы,и телки скользили в материнской крови, когда факелы плясали, как черные девы, и бабы-молочницы шарахались и визжали под дулами дружелюбныхбраунингов, - в ту грозную ночь во двор выбежала в вырезной рубашке дочьстарика Эйхбаума - Циля. И победа Короля стала его поражением. Через два дня Беня без предупреждения вернул Эйхбауму все забранныеденьги и после этого явился вечером с визитом. Он был одет в оранжевый костюм, под его манжеткой сиял бриллиантовый браслет; он вошел в комнату, поздоровался и попросил у Эйхбаума руки его дочери Цили. Старика хватиллегкий удар, но он поднялся. В старике было еще жизни лет на двадцать. - Слушайте, Эйхбаум, - сказал ему Король, - когда вы умрете, я похороню вас на первом еврейском кладбище, у самых ворот. Я поставлю вам, Эйхбаум, памятник из розового мрамора. Я сделаю вас старостой Бродской синагоги. Я брошу специальность, Эйхбаум, и поступлю в ваше дело компаньоном. У нас будет двести коров, Эйхбаум. Я убью всех молочников, кроме вас. Вор не будет ходить по той улице, на которой вы живете. Я выстрою вам дачу на шестнадцатой станции... И вспомните, Эйхбаум, вы ведь тоже не были в молодости раввином. Кто подделал завещание, не будем об этом говорить громко?.. И зять у вас будет Король, не сопляк, а Король, Эйхбаум... И он добился своего, Беня Крик, потому что он был страстен, а страстьвладычествует над мирами. Новобрачные прожили три месяца в тучной Бессарабии, среди винограда, обильной пищи и любовного пота. Потом Беня вернулся в Одессу для того, чтобы выдать замуж сорокалетнюю сестру своюДвойру, страдающую базедовой болезнью. И вот теперь, рассказав историюСендера Эйхбаума, мы можем вернуться на свадьбу Двойры Крик, сестры Короля. На этой свадьбе к ужину подали индюков, жареных куриц, гусей,фаршированную рыбу и уху, в которой перламутром отсвечивали лимонные озера. Над мертвыми гусиными головками покачивались цветы, как пышные плюмажи. Но разве жареных куриц выносит на берег пенистый прибой одесскогоморя? Все благороднейшее из нашей контрабанды, все, чем славна земля из краяв край, делало в ту звездную, в ту синюю ночь свое разрушительное, свое обольстительное дело. Нездешнее вино разогревало желудки, сладко переламывало ноги, дурманило мозги и вызывало отрыжку, звучную, как призывбоевой трубы. Черный кок с "Плутарха", прибывшего третьего дня из Порт-Саида, вынес за таможенную черту пузатые бутылки ямайского рома, маслянистую мадеру, сигары с плантаций Пирпонта Моргана и апельсины изокрестностей Иерусалима. Вот что выносит на берег пенистый прибой одесского моря, вот что достается иногда одесским нищим на еврейских свадьбах. Им достался ямайский ром на свадьбе Двойры Крик, и поэтому,насосавшись, как трефные свиньи, еврейские нищие оглушительно сталистучать костылями. Эйхбаум, распустив жилет, сощуренным глазом оглядывал бушующее собрание и любовно икал. Оркестр играл туш. Это было какдивизионный смотр. Туш - ничего кроме туша. Налетчики, сидевшие сомкнутымирядами, вначале смущались присутствием посторонних, но потом они разошлись. Лева Кацап разбил на голове своей возлюбленной бутылку водки. Моня Артиллерист выстрелил в воздух. Но пределов своих восторг достигтогда, когда, по обычаю старины, гости начали одарять новобрачных. Синагогальные шамесы, вскочив на столы, выпевали под звуки бурлящего тушаколичество подаренных рублей и серебряных ложек. И тут друзья Короляпоказали, чего стоит голубая кровь и неугасшее еще молдаванское рыцарство. Небрежным движением руки кидали они на серебряные подносы золотые монеты,перстни, коралловые нити. Аристократы Молдаванки, они были затянуты в малиновые жилеты, их плечиохватывали рыжие пиджаки, а на мясистых ногах лопалась кожа цвета небесной лазури. Выпрямившись во весь рост и выпячивая животы, бандиты хлопали в такт музыки, кричали "горько" и бросали невесте цветы, а она, сорокалетняяДвойра, сестра Бени Крика, сестра Короля, изуродованная болезнью, сразросшимся зобом и вылезающими из орбит глазами, сидела на горе подушек рядом с щуплым мальчиком, купленным на деньги Эйхбаума и онемевшим оттоски. Обряд дарения подходил к концу, шамесы осипли и контрабас не ладил соскрипкой. Над двориком протянулся внезапно легкий запах гари. - Беня, - сказал папаша Крик, старый биндюжник, слывший междубиндюжниками грубияном, - Беня, ты знаешь, что мине сдается? Мине сдается,что у нас горит сажа... - Папаша, - ответил Король пьяному отцу, - пожалуйста, выпивайте изакусывайте, пусть вас не волнует этих глупостей... И папаша Крик последовал совету сына. Он закусил и выпил. Но облачкодыма становилось все ядовитее. Где-то розовели уже края неба. И ужестрельнул в вышину узкий, как шпага, язык пламени. Гости, привстав, стали обнюхивать воздух, и бабы их взвизгнули. Налетчики переглянулись тогдадруг с другом. И только Беня, ничего не замечавший, был безутешен. - Мине нарушают праздник, - кричал он", полный отчаяния, - дорогие,прошу вас, закусывайте и выпивайте... Но в это время во дворе появился тот самый молодой человек, которыйприходил в начале вечера. - Король, - сказал он, - я имею вам сказать пару слов... - Ну, говори, - ответил Король, - ты всегда имеешь в запасе паруслов... - Король, - произнес неизвестный молодой человек и захихикал, - этопрямо смешно, участок горит, как свечка... Лавочники онемели. Налетчики усмехнулись. Шестидесятилетняя Манька,родоначальница слободских бандитов, вложив два пальца в рот, свистнула такпронзительно, что ее соседи покачнулись. - Маня, вы не на работе, - заметил ей Беня, - холоднокровней, Маня... Молодого человека, принесшего эту поразительную новость, все ещеразбирал смех. - Они вышли с участка человек сорок, - рассказывал он, двигаячелюстями, - и пошли на облаву; так они отошли шагов пятнадцать, как ужезагорелось... Побежите смотреть, если хотите... Но Беня запретил гостям идти смотреть на пожар. Отправился он с двумятоварищами. Участок исправно пылал с четырех сторон. Городовые, трясязадами, бегали по задымленным лестницам и выкидывали из окон сундуки. Под шумок разбегались арестованные. Пожарные были исполнены рвения, но вближайшем кране не оказалось воды. Пристав - та самая метла, что чистометет, - стоял на противоположном тротуаре и покусывал усы, лезшие ему в рот. Новая метла стояла без движения. Беня, проходя мимо пристава, отдалему честь по-военному. - Доброго здоровьичка, ваше высокоблагородие, - сказал он сочувственно. - Что вы скажете на это несчастье? Это же кошмар... Он уставился на горящее здание, покачал головой и почмокал губами: - Ай-ай-ай... А когда Беня вернулся домой - во дворе потухали уже фонарики и на небезанималась заря. Гости разошлись, и музыканты дремали, опустив головы на ручки своих контрабасов. Одна только Двойра не собиралась спать. Обеими руками она подталкивала оробевшего мужа к дверям их брачной комнаты исмотрела на него плотоядно, как кошка, которая, держа мышь во рту,легонько пробует ее зубами.